Неточные совпадения
Но как ни горька
была эта
чаша, Беневоленский испил ее с бодрым духом.
И вот однажды появился по всем поселенным единицам приказ, возвещавший о назначении шпионов. Это
была капля, переполнившая
чашу…
Весело
было пить из плоской
чаши теплое красное вино с водой, и стало еще веселее, когда священник, откинув ризу и взяв их обе руки в свою, повел их при порывах баса, выводившего «Исаие ликуй», вокруг аналоя.
Перечитываю последнюю страницу: смешно! Я думал умереть; это
было невозможно: я еще не осушил
чаши страданий и теперь чувствую, что мне еще долго жить.
«Нет, я не так, — говорил Чичиков, очутившись опять посреди открытых полей и пространств, — нет, я не так распоряжусь. Как только, даст Бог, все покончу благополучно и сделаюсь действительно состоятельным, зажиточным человеком, я поступлю тогда совсем иначе:
будет у меня и повар, и дом, как полная
чаша, но
будет и хозяйственная часть в порядке. Концы сведутся с концами, да понемножку всякий год
будет откладываться сумма и для потомства, если только Бог пошлет жене плодородье…» — Эй ты — дурачина!
И я, в закон себе вменяя
Страстей единый произвол,
С толпою чувства разделяя,
Я музу резвую привел
На шум пиров и буйных споров,
Грозы полуночных дозоров;
И к ним в безумные пиры
Она несла свои дары
И как вакханочка резвилась,
За
чашей пела для гостей,
И молодежь минувших дней
За нею буйно волочилась,
А я гордился меж друзей
Подругой ветреной моей.
Что почувствовал старый Тарас, когда увидел своего Остапа? Что
было тогда в его сердце? Он глядел на него из толпы и не проронил ни одного движения его. Они приблизились уже к лобному месту. Остап остановился. Ему первому приходилось
выпить эту тяжелую
чашу. Он глянул на своих, поднял руку вверх и произнес громко...
— Если уж надо
выпить эту
чашу, то не все ли уж равно?
Гостиная освещалась лампой, заключенной в фонарь ажурной персидской меди, и все в комнате
было покрыто мелким узором теней. По стенам на маленьких полочках тускло блестели медные кувшины,
чаши, вазы, и это обилие меди заставило Самгина подумать...
— Нет, погоди: имеем две критики, одну — от тоски по правде, другую — от честолюбия. Христос рожден тоской по правде, а — Саваоф? А если в Гефсиманском-то саду
чашу страданий не Саваоф Христу показал, а — Сатана, чтобы посмеяться? Может, это и не
чаша была, а — кукиш? Юноши, это вам надлежит решить…
— И! нет, какой характер! Не глупа, училась хорошо, читает много книг и приодеться любит. Поп-то не бедный: своя земля
есть. Михайло Иваныч, помещик, любит его, — у него там полная
чаша! Хлеба, всякого добра — вволю; лошадей ему подарил, экипаж, даже деревьями из оранжерей комнаты у него убирает. Поп умный, из молодых — только уж очень по-светски ведет себя: привык там в помещичьем кругу. Даже французские книжки читает и покуривает — это уж и не пристало бы к рясе…
— Ничего не надо, — шептала она, — мне надо сказать вам… Бедный Иван Иванович, и вы!.. За что вы
будете пить мою
чашу? Боже мой! — говорила она, глядя сухими глазами на небо, — ни молитвы, ни слез у меня нет! — ниоткуда облегчения и помощи никакой!
Помню еще около дома огромные деревья, липы кажется, потом иногда сильный свет солнца в отворенных окнах, палисадник с цветами, дорожку, а вас, мама, помню ясно только в одном мгновении, когда меня в тамошней церкви раз причащали и вы приподняли меня принять дары и поцеловать
чашу; это летом
было, и голубь пролетел насквозь через купол, из окна в окно…
— Господи! Это все так и
было, — сплеснула мать руками, — и голубочка того как
есть помню. Ты перед самой
чашей встрепенулся и кричишь: «Голубок, голубок!»
Солнце опустилось; я взглянул на небо и вспомнил отчасти тропики: та же бледно-зеленая
чаша, с золотым отливом над головой, но не
было живописного узора облаков, млеющих в страстной тишине воздуха; только кое-где, дрожа, искрились белые звезды.
Самое же главное действие
было то, когда священник, взяв обеими руками салфетку, равномерно и плавно махал ею над блюдцем и золотой
чашей.
Вообще домик
был устроен с большим вкусом и
был тем, что называется полная
чаша.
Это
была полная
чаша во вкусе того доброго старого времени, когда произвол, насилия и все темные силы крепостничества уживались рядом с самыми светлыми проявлениями человеческой души и мысли.
Когда еще я не
пил слез из
чаши бытия…
И мы сядем на зверя и воздвигнем
чашу, и на ней
будет написано: «Тайна!» Но тогда лишь и тогда настанет для людей царство покоя и счастия.
К полудню мы поднялись на лесистый горный хребет, который тянется здесь в направлении от северо-северо-востока на юго-юго-запад и в среднем имеет высоту около 0,5 км. Сквозь деревья можно
было видеть другой такой же перевал, а за ним еще какие-то горы. Сверху гребень хребта казался краем громадной
чаши, а долина — глубокой ямой, дно которой терялось в тумане.
Небесный свод казался голубой хрустальной
чашей, которой как будто нарочно прикрыли землю, точно так, как прикрывают молодые всходы, чтобы они скорее росли, — и от этого именно
было так душно и жарко.
Теплом проник до старикова сердца
Отчетливый и звонкий поцелуй, —
Как будто я увесистую
чашуСтоялого хмельного меду
выпил.
А кстати я о хмеле вспомнил. Время
К столам идти, Прекрасная Елена,
И хмелю честь воздать. Его услады
И старости доступны. Поспешим!
Желаю вам повеселиться, дети.
Мы
были свои — но он с печалью видел, что и мы ни одной капли горечи не убавили в
чаше, которую судьба поднесла ему.
Каких чудес на свете не видится, Natalie! Я, прежде чем получил последнюю твою записку, отвечал тебе на все вопросы. Я слышал, ты больна, грустна. Береги себя,
пей с твердостью не столько горькую, сколько отвратительную
чашу, которую наполняют тебе благодетельные люди.
Мы обыкновенно думаем о завтрашнем дне, о будущем годе, в то время как надобно обеими руками уцепиться за
чашу, налитую через край, которую протягивает сама жизнь, не прошенная, с обычной щедростью своей, — и
пить и
пить, пока
чаша не перешла в другие руки.
Всю горькую
чашу существования мастерового-ученика он
выпил до дна, на собственных боках убеждаясь, что попал в глухой мешок, из которого некуда выбраться, и что, стало
быть, самое лучшее, что ему предстояло, — это притупить в себе всякую чувствительность, обтерпеться.
И очень вероятно, что если бы все разыгралось так, как в театре, то
есть казаки выстроились бы предварительно в ряд против священника, величаво стоящего с
чашей в руках и с группой женщин у ног, и стали бы дожидаться, что я сделаю, то я мог бы выполнить свою программу.
— Нет, постойте… Вот ты, поп Макар, предал меня, и ты, Ермилыч, и ты, Тарас Семеныч, тоже… да. И я свою
чашу испил до самого дна и понял, что
есть такое суета сует, а вы этого не понимаете. Взгляните на мое рубище и поймете: оно молча вопиет… У вас
будет своя
чаша… да. Может
быть, похуже моей… Я-то уж смирился, перегорел душой, а вы еще преисполнены гордыни… И первого я попа Макара низведу в полное ничтожество. Слышишь, поп?
Писарский пятистенный дом, окруженный крепкими хозяйственными постройками,
был тем, что называется полною
чашей.
Эта встреча
была последнею каплей в
чаше испытаний.
Последнею каплей в этой
чаше испытаний для Харитины
было появление в Заполье мужа. Галактион приехал из города в Городище и заявил с злорадством...
Все мысли и чувства Аграфены сосредоточивались теперь в прошлом, на том блаженном времени, когда
была жива «сама» и дом стоял полною
чашей. Не стало «самой» — и все пошло прахом. Вон какой зять-то выворотился с поселенья. А все-таки зять, из своего роду-племени тоже не выкинешь. Аграфена являлась живою летописью малыгинской семьи и свято блюла все, что до нее касалось. Появление Полуянова с особенною яркостью подняло все воспоминания, и Аграфена успела, ставя самовар, всплакнуть раз пять.
Да, нужно
было испить
чашу до дна.
В католичестве
было томление по
чаше св.
Потом он улегся на голом полу,
Всё скоро уснуло в сторожке,
Я думала, думала… лежа в углу
На мерзлой и жесткой рогожке…
Сначала веселые
были мечты:
Я вспомнила праздники наши,
Огнями горящую залу, цветы,
Подарки, заздравные
чаши,
И шумные речи, и ласки… кругом
Всё милое, всё дорогое —
Но где же Сергей?.. И подумав о нем,
Забыла я всё остальное!
Но теперь, по чрезвычайной странности сердца человеческого, случилось так, что именно подобная обида, как сомнение в Еропегове, и должна
была переполнить
чашу.
Самолюбивый и тщеславный до мнительности, до ипохондрии; искавший во все эти два месяца хоть какой-нибудь точки, на которую мог бы опереться приличнее и выставить себя благороднее; чувствовавший, что еще новичок на избранной дороге и, пожалуй, не выдержит; с отчаяния решившийся наконец у себя дома, где
был деспотом, на полную наглость, но не смевший решиться на это перед Настасьей Филипповной, сбивавшей его до последней минуты с толку и безжалостно державшей над ним верх; «нетерпеливый нищий», по выражению самой Настасьи Филипповны, о чем ему уже
было донесено; поклявшийся всеми клятвами больно наверстать ей всё это впоследствии, и в то же время ребячески мечтавший иногда про себя свести концы и примирить все противоположности, — он должен теперь испить еще эту ужасную
чашу, и, главное, в такую минуту!
Товарищ милой, друг прямой!
Тряхнем рукою руку,
Оставим в
чаше круговой
Педантам сродну скуку.
Не в первый раз мы вместе
пьем,
Нередко и бранимся,
Но
чашу дружества нальем,
И тотчас помиримся.
Все, о чем Анна Марковна не смела и мечтать в ранней молодости, когда она сама еще
была рядовой проституткой, — все пришло к ней теперь своим чередом, одно к одному: почтенная старость, дом — полная
чаша на одной из уютных, тихих улиц, почти в центре города, обожаемая дочь Берточка, которая не сегодня-завтра должна выйти замуж за почтенного человека, инженера, домовладельца и гласного городской думы, обеспеченная солидным приданым и прекрасными драгоценностями…
И всего страннее (это
была одна из мрачных проделок судьбы), что косвенным виновником ее смерти, последней песчинкой, которая перетягивает вниз
чашу весов, явился не кто иной, как милый, добрейший кадет Коля Гладышев…
Героем моим, между тем, овладел страх, что вдруг, когда он станет причащаться, его опалит небесный огонь, о котором столько говорилось в послеисповедных и передпричастных правилах; и когда, наконец, он подошел к
чаше и повторил за священником: «Да
будет мне сие не в суд и не в осуждение», — у него задрожали руки, ноги, задрожали даже голова и губы, которыми он принимал причастие; он едва имел силы проглотить данную ему каплю — и то тогда только, когда запил ее водой, затем поклонился в землю и стал горячо-горячо молиться, что бог допустил его принять крови и плоти господней!
— Ах, батюшка, мало
было одних бед, так, видно, еще не вся
чаша выпита!
Смотришь, ан со временем или по судам его таскают, или он в кабаке смертную
чашу пьет!
Жена содержателя двора, почтенная и деятельнейшая женщина,
была в избе одна, когда мы приехали; прочие члены семейства разошлись: кто на жнитво, кто на сенокос. Изба
была чистая, светлая, и все в ней глядело запасливо, полною
чашей. Меня накормили отличным ситным хлебом и совершенно свежими яйцами. За чаем зашел разговор о хозяйстве вообще и в частности об огородничестве, которое в здешнем месте считается главным и почти общим крестьянским промыслом.
Сомнительно, впрочем, чтоб это
было чувство негодования, возбужденное поведением сына при встрече после шестнадцатилетней разлуки; скорее это
было чувство упорного самообвинения, Действительно, ведь он от отца своего получил полную
чашу, а сам оставляет сыну — что?
— Вдруг — шум, хохот, факелы, бубны на берегу… Это толпа вакханок бежит с песнями, с криком. Уж тут ваше дело нарисовать картину, господин поэт… только я бы хотела, чтобы факелы
были красны и очень бы дымились и чтобы глаза у вакханок блестели под венками, а венки должны
быть темные. Не забудьте также тигровых кож и
чаш — и золота, много золота.
Недалеко ходить, взять хоть того же старика Тетюева: уж у него-то
был не дом —
чаша полная, — а что осталось? — так, пустяки разные: стены да мебелишка сборная.
В
чаше испытаний, какую приходилось испить Родиону Антонычу, мужицкие ходоки являлись последней каплей, потому что генерал хотя и
был поклонником капитализма и смотрел на рабочих, как на олицетворение пудо-футов, но склонялся незаметно на сторону мужиков, потому что его подкупал тон убежденной мужицкой речи.
— Христос
был не тверд духом. Пронеси, говорит, мимо меня
чашу. Кесаря признавал. Бог не может признавать власти человеческой над людьми, он — вся власть! Он душу свою не делит: это — божеское, это — человеческое… А он — торговлю признавал, брак признавал. И смоковницу проклял неправильно, — разве по своей воле не родила она? Душа тоже не по своей воле добром неплодна, — сам ли я посеял злобу в ней? Вот!